О чем не пишут в учебниках

Штрихи к портретам известных химиков

СУДЬБЫ ОТКРЫТИЙ И ИХ АВТОРОВ

Предвидеть результаты эксперимента, почувствовать общее начало, предугадать закономерность – этим отмечено творчество многих ученых. Чаще всего прогнозирование распространяется только на ту область, которой занят исследователь, а решимость храбро шагнуть далеко вперед в своих предсказаниях дана далеко не каждому. Иногда смелость может придать способность к логическим построениям.

Фундаментальный закон, открытый с помощью рассуждений

Идея о том, что все окружающие нас тела состоят из мельчайших частиц, возникла очень давно. Само слово «атом», обозначающее неделимую часть вещества, ввели мыслители древности Левкипп (500–440 гг. до н. э.) и его ученик Демокрит (460–370 гг. до н. э.). Их идеи затем развили Эпикур (341–270 гг. до н. э.) и Тит Лукреций Кар (99–55 гг. до н. э.), который в своем знаменитом произведении «О природе вещей» в поэтической форме, размышляя, приходит к мысли о существовании невидимых мельчайших частиц материи:

...Что существуют тела, которых мы видеть не можем.
Ветер, во-первых, морей неистово волны бичует,
Рушит громады судов и небесные тучи разносит...
Далее запахи мы обоняем различного рода,
Хоть и не видим совсем, как в ноздри они проникают.
Также палящей жары или холода нам не приметить
Зреньем своим никогда, да и звук увидать невозможно.

Даже в наши дни поэма производит впечатление, поскольку показывает научный подход к изучению явлений. Исследователь, не ставя экспериментов, основываясь только на наблюдениях, приходит к важным выводам.

Дальнейшее развитие идеи о том, что все тела состоят из частиц-корпускулов, появляется в 1661 г. в трудах Р.Бойля, затем М.В.Ломоносова, Дж.Дальтона, Ж.Гей-Люссака; наибольший вклад в развитие этих представлений внес А.Авогадро.

Об итальянском ученом Авогадро следует рассказать более подробно, поскольку он сумел открыть фундаментальный закон с помощью рассуждений, основываясь на известных к тому времени экспериментальных данных. Он свел воедино и осмыслил работы своих предшественников Гей-Люссака и Дальтона.

В 1805 г. Гей-Люссак сформулировал закон: газы (в процессе реакции) соединяются в простых объемных отношениях. Иначе говоря, реакция водорода с хлором происходит при соотношении их объемов 1:1, водорода с азотом – 1:3 и т. д. Как настоящий исследователь, он отмечал также, какой объем занимает полученный газ. Объемы всех газов он измерял в одинаковых условиях, поскольку к этому времени он отлично знал, как зависит объем газа от температуры (первый газовый закон Гей-Люссака).

Забудем наше современное знание химии, будем следить только за изменением объемов:

1 л водорода и 1 л хлора образуют 2 л хлористого водорода;
1 л кислорода и 1 л азота – 2 л оксида азота (NO).

Происходит простое суммирование объемов. Далее закономерность нарушается:

1 л азота и 3 л водорода образуют 2 л аммиака (из четырех литров получили два);
2 л оксида углерода и 1 л кислорода – 2 л диоксида углерода (из трех литров – два);
2 л водорода и 1 л кислорода – 2 л водяного пара (не хватает одного литра).

В полученных результатах Гей-Люссак не сумел обнаружить закономерность, зато она не ускользнула от Авогадро. Для создания стройной картины он использовал те соотношения элементов в полученных газах, которые были установлены Дальтоном с помощью введенных им относительных атомных масс. Если свести воедино имеющиеся сведения, то получим следующее.

Как можно из представленных данных вывести какую-либо закономерность? По существу, это логическая задача, которая даже в наше время трудна для человека, не знающего химии. Авогадро сумел справиться с ней блестяще.

Не будем забывать, что во времена Авогадро не существовало современных химических формул, кроме того, понятия «атом» и «молекула» не были четко сформулированы. Все это значительно затрудняло изложение его логических построений.

Первое смелое допущение, которое сделал Авогадро, состояло в том, что исходные газы – водород, азот, кислород и хлор – не «простые», а «составные», иначе говоря, они состоят не из одного атома. Как только он допустил, что они двухатомны, картина сразу прояснилась. Фактически он сумел изобразить все реакции, только представил их не в виде формул, а в словесном изложении. Естественно, что он руководствовался законом сохранения вещества, установленным ранее А.Лавуазье. В современном написании все выглядит просто и вполне привычно:

Н2 + Сl2 = 2HCl, O2 + N2 = 2NO,

2Н2 + O2 = 2H2O, 2CO + O2 = 2CO2.

Обратите внимание, как строго стали соответствовать экспериментальные данные (объемы исходных и полученных газов) коэффициентам в уравнениях реакций: из 1 л водорода и 1 л хлора образуется 2 л хлороводорода. Все удалось привести в систему. Именно после этого наступил решающий этап в рассуждениях.

В 1 л водорода содержится некое количество частиц, и они занимают объем 1 л. В образовавшихся 2 л хлористого водорода содержится также некое количество частиц, но уравнение реакции показывает, что их вдвое больше, чем было взято двухатомных частиц водорода. Если мы возьмем половину всех образовавшихся частиц хлористого водорода, то они займут, естественно, объем вдвое меньший, т. е. 1 л, и в нем будет содержаться вдвое меньше частиц хлористого водорода – ровно столько же, сколько было взято частиц водорода. Окончательный вывод: в объеме 1 л находится одинаковое количество частиц и водорода, и хлористого водорода. Проведенное рассуждение полностью справедливо в отношении всех газовых реакций. Теперь мы можем сформулировать закон: равные объемы газов (при одинаковых температуре и давлении) содержат одинаковое количество частиц, т. е. молекул. Именно в ходе этих рассуждений он ввел четкое разделение понятий «атом» и «молекула», ставших фундаментальными в атомно-молекулярном учении.

Если для выведения закона все же требуется некоторое усилие мысли, то окончательная формулировка, предложенная Авогадро в 1811 г., предельно проста и понятна. Из закона следует один важный вывод. Допустим, вы начали определять плотность различных газов, т. е. массу 1 м3 каждого газа. Экспериментально найденные плотности, естественно, различаются между собой. Теперь вспомним закон Авогадро – в каждом кубометре газа одинаковое количество частиц, независимо от химической природы газа. Стало быть, плотности различаются только потому, что различны молекулярные массы взятых газов. Полученный вывод позволяет, имея один газ с известной молекулярной массой, путем сопоставления плотностей вычислить молекулярные массы других газов. Созданный закон открыл широкую дорогу для экспериментальной химии.

Авогадро почти всю жизнь провел в Турине, где около 30 лет возглавлял кафедру университета. Это был исключительно скромный, лишенный честолюбия человек, сохранивший до глубокой старости интерес к науке и творческую активность. Судьба закона при жизни Авогадро была печальной, закон попросту не поняли либо скорее всего не обратили на него внимания. Вероятно, самая жаркая критика и резкое неприятие лучше, чем равнодушие и забвение. Спустя почти 50 лет, благодаря усилиям известного итальянского химика С.Канниццаро, закон стали широко использовать. В 1911 г. в Турине состоялся международный химический съезд, посвященный столетию открытия закона Авогадро, были изданы его труды и открыт памятник.

Логика Авогадро оказалась безупречной, что подтвердил позже Дж.Максвелл расчетами на основе кинетической теории газов; затем были получены и экспериментальные подтверждения (например, основанные на исследовании броуновского движения), а также найдено, сколько частиц содержится в моле каждого газа. Эту константу – 6,022•10²³ – назвали числом Авогадро, увековечив имя проницательного исследователя.

От неприятия – к признанию, от признания – к отрицанию заслуг

К сожалению, многие употребляют выражения «это невозможно» или «это абсурд», не утруждая себя какими-либо серьезными обоснованиями. Как правило, невозможным объявляют то, что выходит за рамки привычного, при этом критики чаще всего не рассматривают ту цепочку рассуждений, которая привела автора к новым взглядам.

Сейчас даже трудно поверить в то, что в конце XIX в., когда уже существовала периодическая система Д.И.Менделеева и теория строения А.М.Бутлерова, атомно-молекулярное учение было лишь гипотезой, не имевшей прямых подтверждений. Тем не менее оно завоевало много сторонников задолго до того, как было установлено строение атома.

Полного единодушия все же не было. Долгое время атомно-молекулярную теорию не признавали М.Бертло, С.Девиль, Г.Кольбе и многие другие химики. Их рассуждения были просты и логичны: «Если атомы невозможно увидеть, значит, они не существуют». Основоположник учения о катализе В.Оствальд, будучи известным ученым, издает учебник химии, где слово «атом» ни разу не упомянуто. К концу жизни он все же признал атомно-молекулярное учение, показав тем самым, что для ученого признание истины важнее вопросов самолюбия.

Мы не знаем, как отнеслись к атомистическим идеям Левкиппа и Демокрита их современники, можно лишь предположить, что массового одобрения не было. Судьбы многих смелых гипотез достаточно схожи. На первом этапе гипотеза объявляется вздорной либо потому, что она непривычна, либо автор чересчур молод, либо потому, что «такого вообще не может быть». Затем все признают, что она верна, но в ней нет ничего нового, все было известно до автора теории. Иногда говорят, что все это и так очевидно. Лишь спустя долгое время современники, а чаще – потомки признают заслуги автора новой теории.

В основе теории строения органических соединений, созданной А.М.Бутлеровым (1861), лежит простая, с точки зрения современного читателя, мысль: свойства соединения определяются не только его составом – набором химических элементов, но и тем, в каком порядке они связаны друг с другом. Бутанол, содержащий четыре атома углерода и одну гидроксильную группу, можно теоретически изобразить четырьмя структурными формулами:

К моменту создания теории химикам был известен лишь один изомер – изобутанол, получаемый из природного растительного масла. Согласно теории, должны существовать четыре бутанола и свойства их должны быть различны. После того как синтез всех изомеров бутанола был осуществлен и определены их свойства, теория получила убедительное подтверждение. Затем появились и другие подтверждения. Тем не менее несколько лет Бутлерову приходилось отбивать нападки критиков. Долгие годы теорию не признавали Кольбе и Бертло, резко против нее выступили Н.А.Меншуткин и даже Д.И.Менделеев, по предложению которого Бутлеров в свое время был избран профессором химии. После того как новая теория была повсеместно принята, многие химики стали утверждать, что ничего нового в ней нет, она очевидна, более того, приоритет Бутлерова ставился под сомнение – в учебниках появилось утверждение, что создателями теории наряду с Бутлеровым были А.Купер (ввел в практику символ валентной черты) и А.Кекуле (установил строение бензола).

Серьезные испытания выпали на долю крупнейшего немецкого химика Ю.Либиха. Анализируя золу сожженных растений, он установил, что в ее состав входят калий, фосфор, кальций и другие элементы. Рассуждения Либиха были просты и логичны: единственный источник этих элементов для растения – почва, которая постепенно обедняется после многократно собранных урожаев. Следовательно, нужные элементы необходимо добавлять в почву для увеличения ее плодородия. Основные принципы он изложил в книге «Органическая химия в приложении к земледелию и физиологии» (1840). Истины, которые нам кажутся совершенно очевидными, вызвали у ряда ученых резкий протест и возмущение. Книгу называли бесстыдной и бессмысленной. Ситуация осложнялась тем, что ожидаемой эффективности калийные и фосфорные удобрения, предложенные Либихом, во многих случаях не показали. Дело в том, что эти удобрения не содержали еще одного очень важного элемента – азота. Вначале Либих полагал, что азот растения усваивают из воздуха так же, как кислород и углерод, впоследствии он сумел обнаружить и исправить свою ошибку. Кстати, ошибка Либиха была в некоторой степени частичной, существуют растения (например, клевер), которые могут усваивать атмосферный азот с помощью микроорганизмов, развивающихся на корнях растения.

История химии ко всем многочисленным заслугам Либиха причисляет также создание им новой дисциплины – агрохимии.

Необычайная смелость потребовалась шведскому химику С.Аррениусу, чтобы выдвинуть гипотезу об электролитической диссоциации. Исследуя электропроводность растворов кислот, он обнаружил, что она возрастает с разбавлением раствора. Наиболее удивительным было поведение аммиака и галогенводородов. В газообразном состоянии они не проводят ток, а их водные растворы – проводники, причем проводимость также возрастает с разбавлением. Эти наблюдения привели Аррениуса к выводу: при растворении происходит определенный процесс с участием воды.

Аррениус решил, что в растворе часть молекул находится в неактивной (говоря современным языком, недиссоциированной) форме, а часть – в виде ионов, обеспечивающих проводимость. Идея была на редкость непривычной. Большинству казалось невероятным, что ионы возникают в растворе не под действием электрического тока, а в момент растворения. К этому надо добавить, что многие современники не понимали разницы между ионом и атомом и, услышав, что в водном растворе калиевой соли существует ион калия, сразу резко возражали – если бы такое происходило, то возникший калий бурно реагировал бы с водой. В результате защита диссертации Аррениусом прошла на грани провала. Постепенно идеи Аррениуса завоевывали все большее признание, после чего раздались голоса, что еще до работ Аррениуса образование ионов в растворе вне зависимости от электрического тока допускали Р.Клаузиус, Ф.Рауль, Г.Гельмгольц и др.

В период самых резких нападок дружескую поддержку Аррениусу оказал приехавший в Швецию В.Оствальд (он был упомянут ранее как ученый, долгое время не принимавший атомно-молекулярное учение). Идеи Аррениуса исключительно точно согласовывались с опытами Оствальда по исследованию каталитического действия разбавленных кислот на гидролиз органических соединений (ацетамид и этилацетат). Ученые объединились, создав союз «ионистов» – сторонников существования ионов. Вскоре к ним присоединился третий «гонимый» – Я.Вант-Гофф, который, исследуя явления осмоса, вплотную подошел к представлениям о диссоциации растворенного вещества на ионы.

Наибольшую критику вызвали работы Вант-Гоффа, вводившие в химию пространственные представления. Все началось с того, что его заинтересовала способность некоторых органических соединений проявлять оптическую активность — вращать плоскость поляризованного света, прошедшего через раствор такого соединения, вправо или влево. Структурные формулы не могли дать ответ на этот вопрос. После долгих размышлений Вант-Гофф решил изобразить молекулу молочной кислоты, обладавшей оптической активностью, не в плоскости, как это было принято, а в пространстве, расположив центральный атом углерода в центре мысленного тетраэдра:

Сразу стало понятно, что при таком изображении появляется возможность для существования двух изомеров, они являются зеркальным отражением друг друга, но не могут быть совмещены в пространстве.

Идея была неожиданно простой и результативной, оптическую активность удалось связать напрямую со строением вещества. Взгляды Вант-Гоффа далеко выходили за рамки оптической активности, по существу, это был призыв к химикам рассматривать любую молекулу как объемное тело, имеющее определенную пространственную конфигурацию. После того как Вант-Гофф выпустил в свет работу «Химия в пространстве» (1874), на него обрушился известный химик Кольбе, опубликовавший в авторитетном научном журнале статью, где назвал Вант-Гоффа фантазером, взобравшимся на крылатого Пегаса, взамен того, чтобы заниматься точными исследованиями. Резко критиковали новую теорию Бертло и многие другие известные химики.

Постепенно взгляды Вант-Гоффа завоевывали все больше сторонников, после чего некоторые стали отмечать, что в них нет особой новизны, поскольку похожие воззрения высказывали несколько раньше Л.Пастер, А.Кекуле и Ж.Ле Бель.

В самый разгар яростной критики (1887) Вант-Гофф, Оствальд и Аррениус (впоследствии каждый из них стал лауреатом Нобелевской премии) объединились для защиты своих взглядов и совместной борьбы за утверждение новой науки – физической химии, основав «Журнал физической химии», ставший символом целой эпохи в химии.

Опередившие время

В тех случаях, когда сделанное открытие намного опережает существующий уровень знаний, практически никто не может предсказать его судьбу, в том числе и автор открытия.

М.Фарадей, открывший явление электромагнитной индукции, на вопрос своего учителя Г.Дэви, где удастся его применить, ответил, что, вероятно, можно будет делать какие-нибудь игрушки. Оказалось, что совсем «не игрушки», на нем основана вся современная электроэнергетика.

В 1827 г. датский химик В.Цейзе получил необычную соль KCl•PtCl₂•C₂H₄•H₂O, в которой помимо неорганических ионов присутствовала нейтральная органическая молекула этилена. Состав этого соединения, названного солью Цейзе, вызвал удивление, но формулу, предложенную автором, химики, среди которых был авторитетнейший Либих, никак принять не могли. Естественно, и автор не мог объяснить строение и тем более предсказать судьбу нового соединения. Лишь в 50-х гг. XX столетия (спустя почти 130 лет!), когда стала интенсивно развиваться химия комплексных соединений переходных металлов, ученые смогли понять ее строение. В современном написании соль Цейзе выглядит несколько иначе:

Пунктирная линия от молекулы этилена к атому платины обозначает так называемую p-комплексную связь. В настоящее время химия p-комплексов переходных металлов представляет собой важную главу современной науки.

Квантовая гипотеза М.Планка (1900) легла в основу квантовой физики и химии, в то же время автор считал свою теорию лишь математическим упражнением, лишенным какого-либо физического смысла.

Э.Резерфорд, впервые осуществивший в 1919 г. искусственное расщепление атомов с помощью a-частиц, считал чистым вздором надежды на то, что таким способом можно будет получать энергию. Свою уверенность Резерфорд передал ученику О.Гану, который в 1934 г. буквально высмеял известного химика Иду Такке-Ноддак, обратившуюся к нему с идеей расщеплять атомы с помощью нейтронов. Ган посоветовал ей не выступать публично с такими мыслями, чтобы не потерять репутацию хорошего ученого. Через пять лет Ган обнаружил одно из самых важных явлений XX столетия – деление ядер урана под действием нейтронов, заложившее основу ядерной энергетики.

Существуют и другие примеры, когда исследователь, накапливая научные факты, не в состоянии предвидеть их последующее использование. Ф.Киппинг (1863–1949), изучавший в течение десятилетий химию кремнийорганических соединений, в итоге пришел к выводу, что бесполезно надеяться на их практическое применение. Однако его исследования заложили основы химии кремнийорганических соединений (силиконы). Современная промышленность производит в больших количествах силиконовые каучуки, пластические массы, теплоносители и др. Многие, вероятно, использовали в быту силиконовый герметик.

Э.Франкланд получил первые металлорганические соединения (содержащие связь металл–углерод) в 1849 г. Производство металлорганических соединений в промышленном масштабе началось спустя почти сто лет.

Подобные исследования всегда сопровождает ироническое отношение современников, поскольку пользы тут не предвидится. А.Эйнштейн, понимавший, что путь от его теорий к реальным применениям весьма далек, как-то заметил: «Теперь я знаю, почему столько людей на свете охотно колют дрова. По крайней мере, сразу видишь результаты своей работы».

История может ошибаться

Судьба не всегда делит славу строго по справедливости. Ранее уже упоминалось, что работы Бойля и Мариотта разделяет 15 лет, тем не менее их имена стоят рядом, но есть примеры иного рода.

В 1814 г., через три года после того, как Авогадро опубликовал свой знаменитый закон, появилась статья французского физика А.Ампера, где он сформулировал положения, очень близкие к закону Авогадро. Ампер позже признавал, что с работами Авогадро ознакомился после опубликования своей статьи, и на приоритете не настаивал. Строгости ради следует отметить, что в редких научных изданиях можно встретить словосочетание «закон Авогадро–Ампера».

Вант-Гофф, работая в Париже в лаборатории Вюрца, познакомился с французским химиком Ле Белем, вместе они иногда обсуждали вопросы стереохимии. Ле Бель независимо от Вант-Гоффа и почти в то же самое время предложил ввести понятие асимметрического атома, объясняющего оптическую активность. По воспоминаниям современников, между Вант-Гоффом и Ле Белем никогда не возникало споров о приоритете, они всегда относились друг к другу с уважением. Тем не менее Вант-Гофф вошел в историю науки как основатель стереохимии, а имя Ле Беля известно лишь историкам.

Из этого вовсе не следует, что Вант-Гофф энергично добивался признания своих заслуг, есть примеры того, когда он уступил приоритет, хотя имел все основания считать себя первооткрывателем. Известный принцип смещения равновесия при изменении внешних условий носит имя А. Ле Шателье, хотя впервые его сформулировал именно Вант-Гофф (для реакций, сопровождаемых тепловым эффектом).

Фундаментальное уравнение кинетики, связывающее скорость реакции и температуру, носит имя Аррениуса, в то время как впервые предложил его и применил к некоторым экспериментальным результатам все тот же Вант-Гофф, который, будучи человеком достаточно скромным, никогда не настаивал на приоритете, отдав все лавры этого открытия товарищу по борьбе за становление новой науки – физической химии.

Одно из самых заметных событий, изменившее мировоззрение химиков XX столетия, – создание теории химической связи. В 1916 г. Г.Льюис опубликовал работу, где впервые было сказано то, что в наше время изучают в школьном курсе химии, – связь между атомами в молекуле осуществляют электроны. Современники не смогли оценить по достоинству работу Льюиса, спустя три года на нее обратил внимание известный физик И.Ленгмюр, который дополнил представления Льюиса о ковалентной и ионной связях. Авторитет Ленгмюра (позже ставшего лауреатом Нобелевской премии, 1932 г.) в то время был столь высок, что молва невольно приписала ему создание теории химической связи. В наше время справедливость восстановлена, имя Льюиса стоит в ряду крупнейших химиков минувшего столетия.

Досуг и увлечения

Напряженная работа всегда чередуется с отдыхом, который у творческих людей выглядит полным отрешением от научных проблем, но скорее всего процесс обдумывания новых идей продолжается в форме, незаметной для посторонних. Смена традиционных занятий и привычной обстановки часто оказывается плодотворной. Например, Ньютон был вынужден из-за чумы покинуть Кембриджский университет, в итоге он оказался не у дел в деревушке Вулсторп, где открыл знаменитый закон всемирного тяготения.

Широко известно, что Менделеев в свободное время любил переплетать книги и мастерить чемоданы. Согласно легенде, продавцы «Гостиного двора» в Петербурге считали этого покупателя профессиональным чемоданных дел мастером.

Известно, что любимыми занятиями Бутлерова было выращивание кустов камелий и роз, а также пчеловодство; Эйнштейн во время отдыха часто играл на скрипке; Планк любил играть на фортепиано; для Оствальда лучшим способом восстановления сил было рисование.

Можно привести примеры того, когда занятия химией достаточно драматично сочетаются с другими профессиональными интересами.

Зинин получил высшее образование, закончив физико-математический факультет Казанского университета. Его научная работа «Исследование возмущений правильного движения планет под влиянием других небесных тел» была высоко оценена академическим советом и в первую очередь ректором университета знаменитым математиком Н.И.Лобачевским. После окончания университета Зинин в течение двух лет преподавал в нем физику и механику, отлично сдал магистерские экзамены для получения темы докторской диссертации. Тема, предложенная академическим советом университета для дальнейшей работы, совершенно неожиданно оказывается химической.

Причина заключалась в том, что в то время преподавание химии в Казанском университете находилось на крайне низком уровне и было сосредоточено в руках адъюнкта Дунаева, семинариста по образованию. Лобачевский был не только крупным ученым, но и настоящим организатором науки, понимавшим необходимость гармоничного развития всех естественных наук. Он решил, что талантливый молодой ученый сумеет поднять преподавание химии и научную работу на тот уровень, который должен соответствовать университету.

Зинина такое предложение крайне огорчило, он считал себя математиком, но никак не химиком, тем не менее не смог противостоять убедительным доводам Лобачевского, перед которым буквально благоговел. Вмешательство Лобачевского в судьбу Зинина имело неоднозначные последствия. Официальная история полагает, что в результате российская наука получила крупного химика – исследователя и основателя научной школы, что, безусловно, верно, но отражает лишь видимую сторону жизни этого ученого.

В 1837 г. Зинин был избран адъюнктом химии и командирован за границу, где работал на заводах и в лабораториях Англии, Франции, Германии (в те годы это был традиционный способ повышения квалификации ученого-химика), два года стажировался у всемирно признанного химического авторитета – Либиха. По возвращении он занимает профессорскую должность в Казанском университете, а позже в Медико-хирургической академии в Петербурге. Фактически Зинин стал одним из основателей школы русских химиков, среди его учеников были А.М.Бутлеров, Н.Н.Бекетов, А.П.Бородин.

Научное наследие Зинина весьма внушительно – открытие бензидиновой перегруппировки, исследования солеобразующих свойств органических аминов, изучение свойств уреидов (производные мочевины). Он осуществил синтез аллилового спирта, стильбена, аллилового эфира изотиоциановой кислоты (горчичное масло) и др. Наиболее яркое его достижение – открытие способа восстановления ароматических нитросоединений до аминов, которое заложило основу новой отрасли химии – анилинокрасочной промышленности.

При всем внешнем благополучии и несомненных творческих удачах Зинин, по воспоминаниям современников, был лишен душевного равновесия и раздражался в тех случаях, где другие ученые проявили бы искреннюю заинтересованность.

Немецкому ученому А.Гофману удалось модифицировать метод получения анилина из нитробензола, открытый Зининым. Гофман заменил сульфид аммония другим восстановителем – водородом в момент выделения. На основе модифицированного метода он организовал промышленное производство анилина, что вызвало раздраженную реакцию Зинина, приоритет которого никто не оспаривал: «Вечно немцы уводят открытия у нас из-под носа».

Исследуя нитропроизводные, Зинин вместе с В.Ф.Петрушевским начал работы над созданием взрывчатой композиции на основе нитроглицерина, безопасной при транспортировке. В итоге был найден хороший вариант – пропитка нитроглицерином карбоната магния. Об этом Зинин рассказывал своему соседу по даче Альфреду Нобелю, сыну Эммануила Нобеля – владельца завода по производству мин. Идея пригодилось А.Нобелю спустя несколько лет. Во время транспортировки нитроглицерина одна из бутылей разбилась и жидкость пропитала инфузорную землю, насыпанную между бутылями для предупреждения возможного удара. Нобель, вероятно, вспомнивший рассказы Зинина о том, что нитроглицирином следует пропитывать порошкообразные вещества, достаточно быстро оценил свойства образовавшейся композиции, названной впоследствии динамитом и принесшей ему громадные прибыли. Узнав все это, Зинин заметил: «Этот Альфред Нобель выхватил у нас динамит из-под носа».

Однако нет никаких оснований полагать, что Зинин был тщеславен и болезненно ревниво относился к успехам коллег. Скорее всего отсутствие внутренней гармонии – результат интуитивного ощущения того, что в другой области – в математике – он, возможно, сумел бы достичь большего. До последних дней самым любимым его занятием было чтение различных математических работ.

Пожалуй, самое известное и в то же время удивительное сочетание увлеченности химией и музыкой было в жизни А.П.Бородина, ученика Зинина. Химики постоянно помнят о том, что он был известным российским композитором, в то время как музыканты почти никогда не вспоминают о его научном творчестве. Несмотря на то, что в биографических справочниках отмечается прежде всего его композиторская деятельность, химия была его основной профессией в течение всей жизни.

Бородин окончил в 1856 г. Медико-хирургическую академию в Петербурге, после чего был направлен за границу для научной стажировки (Германия, Франция, Италия). С 1862 г. и до конца жизни Бородин – профессор Медико-хирургической академии, в 1877 г. он получил звание академика. Среди наиболее известных его работ – исследования конденсационных процессов и синтез органических галогенсодержащих соединений (реакция, названная его именем).

Напряженную научную и педагогическую деятельность он непостижимым образом сочетал с высокопрофессиональным музыкальным творчеством, при этом у него даже не возникало желания выбрать окончательно что-то одно, увлеченность химией и музыкой в нем гармонично совмещались. Высокая нагрузка не прошла бесследно, его здоровье оказалось подорванным непомерным трудом.
27 февраля 1887 г. в возрасте 54 лет он скоропостижно скончался на масленичном балу в Медико-хирургической академии.

Опера «Князь Игорь» осталась незавершенной и была позже доведена до театрального исполнения Н.А.Римским-Корсаковым и А.К.Глазуновым. Произведения Бородина (оперы, симфонии, сочинения для струнных ансамблей и романсы) вошли в золотой фонд русской классической музыки.

М.М. Левицкий