Химия и развитие общества
В мае 2000 г. в Центральном доме
журналиста состоялась пресс-конференция
президента Российского химического общества им.
Д.И.Менделеева Павла Джибраеловича Саркисова на
тему «Химия и развитие общества».
На пресс-конференции обсуждались следующие
вопросы:
- Краткосрочные и долгосрочные перспективы – какими видятся они отечественным химикам?
- О конкурентоспособности российской химической промышленности на мировом рынке.
- Нужны ли стране профессионалы в области промышленной экологии?
- Почему выпускников ведущих российских химических вузов охотно принимают в аспирантуру лучших зарубежных университетов?
Участники:
Саркисов Павел Джибраелович – президент Российского химического общества им. Д.И.Менделеева, ректор Российского химико-технологического университета им. Д.И.Менделеева, академик;
Терещенко Геннадий Федорович – первый заместитель министра науки и технологий РФ, член-корреспондент Российской академии наук;
Тарасова Наталья Павловна – зав. кафедрой проблем устойчивого развития общества Российского химико-технологического университета им. Д.И.Менделеева, член-корреспондент Российской академии наук.
П.Д.Саркисов. Производство химической продукции выросло приблизительно на 20–25%, а продукции микробиологической промышленности – на 35%, т. е. налицо увеличение продукции химической отрасли промышленности, нефтехимии и микробиологии. Это говорит о том, что в этих отраслях промышленности наблюдаются заметное оживление и улучшение показателей работы. Сегодня до 30–40% предприятий работают достаточно успешно, рентабельно и эффективно. И еще 20–30% химических предприятий выходят на уровень рентабельности. Таким образом, после известного спада наблюдается некоторое оживление в работе промышленных предприятий. Они успешно, хотя и с опозданием, начинают вписываться в рыночную систему. Кстати, 100% химических предприятий России акционированы и работают устойчиво.
Подъем химической отрасли промышленности произошел потому, что наша продукция стала конкурентоспособной из-за пока еще низких цен на топливо, энергию и низкой заработной платы в России. Эти условия, связанные с дефолтом, выгодны для многих предприятий. Их подъем обусловлен также увеличением экспорта химической продукции.
Если же говорить о серьезных проблемах химической промышленности, то здесь есть два взаимосвязанных момента. Это новые направления химической технологии и проблемы энерго- и ресурсосбережения. Эти проблемы связаны с уровнем технологии, что естественно. К сожалению, химические производства России потребляют энергии примерно на 50% больше, чем такие же предприятия за рубежом, и на 20–30% больше используют материальных ресурсов. То, что они конкурентоспособны, обусловлено пока еще низкими ценами на сырье и электроэнергию. Пройдет некоторое время, и если Россия полностью впишется и интегрируется в мировое производство, то такие важные показатели, как удельные расходы тепла, электроэнергии и материальных ресурсов, будут сопоставимы или даже несколько ниже аналогичных показателей стран Запада.
Эти серьезнейшие проблемы связаны с созданием новых наукоемких технологий, с обновлением парка машин в промышленности и, естественно, с кадровым потенциалом. Здесь тоже есть проблема. Хотя мы готовим кадров вполне достаточно и даже больше, чем надо, но все же приток молодежи на промышленные предприятия не так заметен. Большинство выпускников химических вузов России, а таких семь, стремятся пока что уйти в сферу бизнеса, коммерции. Не всегда им престижно работать непосредственно в промышленности и на производстве. Но эту проблему мы должны решить. Существует также проблема старения кадров на предприятиях, ослаблена переподготовка кадров. Эти проблемы тоже нас волнуют. Задачи по модернизации производства, по внедрению новых технологий нельзя решать без соответствующего кадрового сопровождения. Мы об этом хорошо знаем и стремимся каким-то образом повлиять на этот процесс.
Вот так я бы коротко охарактеризовал состояние химической отрасли промышленности и довольно серьезные проблемы, стоящие перед нами. Однако все-таки определенный оптимизм у нас есть, и связан он с улучшением показателей работы химических предприятий. Хотя мы ясно понимаем, что в отношении такой важной продукции, как продукты бытовой химии, прежде всего лаки и краски, красители, лекарства, фармакологические средства, у нас, конечно, не все в порядке. От 30 до 70% разных видов этой продукции мы ввозим из-за рубежа. Поэтому одна из задач – создание в России импортзамещающих технологий. Все эти продукты должны изготавливать отечественные производители. Это тоже одна из серьезных проблем в России.
Вопрос. А что касается химической науки, научной сферы?
П.Д.Саркисов. Хорошо, что вы поставили этот вопрос. В связи с этим я хочу предоставить слово Геннадию Федоровичу Терещенко – первому заместителю министра науки и технологий, который поделится с вами подробностями по этому вопросу.
Г.Ф.Терещенко. Павел Джибраелович совершенно правильно сказал, что химическая отрасль промышленности пребывает не в худшем состоянии. Причин тому много. Одна из них в том, что один из сильнейших министров химической отрасли промышленности – Леонид Аркадьевич Костандов – смотрел далеко вперед. У нас многие производства имеют хорошие технологии, они уже тогда были связаны с крупными западными фирмами, и многие экспортно-ориентированные производства вполне конкурентоспособны. И тут, казалось бы, перспективы есть.
Наверное, трудно разделить науку и промышленность, но нельзя не сказать о науке в целом. В этом году мы должны стать свидетелями поворота России в сторону науки, основанной на технологиях, на том, что мы называем инновационным путем развития, т. е. когда интеллектуальный продукт претворяется в продукт на прилавке. И мы в России к этому способны, химия в частности. Если же мы не займем по этим вопросам четкой позиции, тогда высокие показатели энергоемкости и материалоемкости приобретут необратимый характер и, что тогда делать через несколько лет, сказать будет чрезвычайно трудно.
Я приведу один пример. Несколько лет назад одна фирма подсчитала, сколько будет стоить модернизация одного из наших нефтеперерабатывающих заводов: сумма (по мировым меркам не Бог весть какая) составила 2 млрд долларов. И это только один химический завод! Что же тогда говорить о всей химической отрасли промышленности? Казалось бы, тупиковая ветвь, однако это не так.
На самом деле нужно разрешить с помощью ученых, технологов, всей страны две проблемы.
Первая: нам нужно создать новые продукты, новые наукоемкие отрасли промышленности – то, чего вчера не было, а завтра будет. Мы с Павлом Джибраеловичем имеем счастье заниматься новыми материалами. Для нас аксиома, что лет через десять привычных материалов вокруг нас уже не будет. Будут совсем другие материалы. Вопрос только в том, успевает ли Россия в этот процесс войти. Успевает ли она создать их, внедрить в промышленность, произвести, с тем чтобы мы с вами (уже в качестве покупателей) ими пользовались? Это то новое, что появится на рынке. Вопрос в том, будет ли российская промышленность это производить по технологиям российских ученых или использовать чужие технологии. Вопрос философский, его решение зависит от пути развития. Мы, сидящие здесь, говорим ответственно, что мы способны «родить» эти новые отрасли, новый мощный сектор рынка разнообразных товаров, в частности химических.
И вторая проблема: что делать с уже существующей промышленностью? Она сегодня дает ни много ни мало 70% налогов. В ней работают миллионы и миллионы людей. И здесь, как в примере с одним заводом, классическим путем ее уже модернизировать невозможно. Нужны новые нестандартные предложения, или, как теперь говорят, высокие технологии. Например, в нефтехимической отрасли промышленности – это новые катализаторы. Тогда можно сразу выйти на новый уровень энерго- и материалопотребления и стать конкурентоспособными. Но для этого нужно, чтобы наука России жила.
Последние полтора года, я сказал бы, что наука стала жить лучше. Государство по отношению к ней выполняет свои финансовые обязательства. Это чрезвычайно важно. Вы знаете, что в научной сфере прекратились явные или неявные забастовки, социальные конфликты. Это не потому, что стали платить больше, но стали платить регулярно, что также чрезвычайно важно. Кроме того, наука научилась зарабатывать. Сегодня наука зарабатывает не менее 40% негосударственных денег. Значит, она уже участник рынка. Она уже нашла себе потребителя. Это особенно отрадно для прикладной науки, которая собственно этим и живет. Фундаментальная наука – другое дело; ей, конечно, должно в основном платить государство.
Один общий вопрос и в химии, и вообще в сфере науки: если мы будем просто поддерживать прежний уровень финансирования науки, мы не придем ни к чему. И постепенно молодежь, что самое ужасное, адаптируется к нынешнему положению науки. Они просто себе не будут представлять, что может быть по-другому. Остаться среди мировых лидеров или сползти куда-то вниз – это как раз ключевой момент в судьбе науки.
В науку, я убежден, нужны серьезные вливания, поскольку рост наукоемкой продукции – это именно то, чего ждет страна. Никаких чудес, никаких инвестиций в десятки и сотни миллиардов долларов не будет. Только своим умом мы можем «выплыть». Мы – химики – не чувствуем себя какими-то ущербными в мировом сообществе. Мы находимся на более или менее приличном уровне и имеем то, что называется конкурентоспособностью. Однако должна быть четкая позиция государства, ставка на наших ученых, в частности на химиков.
Мы должны поверить в себя, в собственные силы. Это исключительно важный момент. Преходящих же моментов много. Это и нормативная база, и налоговая база, и использование интеллектуальной собственности, ее охрана, защита и т. д. Мы должны понять, что нельзя всех стричь под одну гребенку. При всем моем уважении к швейной фабрике все-таки швейная фабрика и научно-исследовательский институт – это совершенно различные организации труда. Нормативная база и законодательство налогообложения для них должны складываться по-разному.
В мире будет скоро мощнейшая держава – Китай, – которая сейчас показывает чудеса вообще и в области новых технологий в частности. Исчезнет понятие, что товар из Китая – это «секонд хэнд». Нет, это будет высший сорт! Дело в том, что Китай сделал один мощный шаг. Он практически увел из-под налогообложения тех, кто вкладывает деньги, производит новую продукцию. Сделал то, что мы называем инновационной технологией. И в Китае произошли чудеса, там ежегодный рост продукции достигает десятков раз. Они вынуждены сдерживать прирост товаров. Несколько лет назад министр химической промышленности Китая (я работал тогда директором в Ленинграде) сетовал, как бы приостановить рост отрасли. Она как бы «перегревается», там возникают свои трудности. Я думаю, что Китай является хорошим примером того, как нужно строить политику в области инновации, примером заразительным. Мы к этому способны, и сейчас время, когда надо решиться и действовать.
Н.П.Тарасова. Уважаемые коллеги! Когда в 1972 г. в зарубежной печати появился доклад «Пределы роста», то руководителем группы ученых, которые этот доклад готовили, был Денис Медоуз – химик по образованию. В нашей стране одним из лидеров идеи устойчивого развития был также химик – Валентин Афанасьевич Коптюг. Могу привести массу имен других крупнейших ученых, в основном химиков, которые интересовались этой глобальной проблематикой. Хочу пояснить, почему не биологи, не физики, не математики, а именно химики стали заниматься этой сложной и, казалось бы, далекой от проблем химической науки областью. Когда речь идет о проблеме устойчивого развития, то одним из важнейших аспектов является то, как люди, общество оценивают свои перспективы.
В книге Медоуза, где опубликован упомянутый выше доклад, есть замечательный график, на одной оси которого отложено социальное измерение, где люди определяют свои цели в жизни. (А ведь от того, как цель определена, в значительной мере зависит, как общество себя ведет.) Итак, социальная ось: я, моя семья, город или малая родина, страна, весь мир. Вторая ось – это ось временная: день или неделя, год, жизнь поколения, жизнь двух поколений. В то время, когда Медоуз написал свою книгу, на Земле жило меньше 5 млрд человек. Сейчас, как известно, население Земли достигает 6 млрд. Если вы себя, своих детей, знакомых и друзей поместите на этот график (как вы определяете свои цели), то большинство людей оказывается, к сожалению, в том его углу, где «я, моя семья, один день или неделя». Выжить, пережить, удержаться – вот наши сегодняшние устремления!
Мы в Менделеевском университете такой тест устраиваем для первокурсников уже в течение 10 лет. Они приходят в университет, и мы просим: «Вот вам ось, поставьте себя туда». Если в 1992 г. ~70% наших будущих химиков думали о своей стране приблизительно на 50 лет вперед, то последний год принес следующий результат: только два человека оказались там, а все остальные думали только о себе и о том, чтобы выжить. А ведь это определяет поведение человека в окружающей среде и в обществе. Либо мы живем один день и нам совершенно безразлично, что произойдет через 10 лет. (К сожалению, то, что сейчас в стране происходит, очень хорошо в эту модель укладывается.) Либо мы должны жить так, чтобы и наши дети могли жить и получать от жизни необходимые блага. Это и есть (в самом грубом приближении) идея устойчивого развития.
Почему химики стали этим заниматься? Потому, что это важно и в краткосрочной, и в долгосрочной перспективе. Эта идея пронизывает химическое образование, особенно высшее. Ведь когда изобретается новый продукт, а наши студенты в основном нацелены на то, чтобы генерировать новые знания, мало просто понимать его потребительские качества, надо знать, как ведет себя этот продукт в долгосрочной перспективе.
Вы все знаете массу ярких примеров, которые широко обсуждались и обсуждаются в печати. Например, фреоны в краткосрочном понимании – блестящие химические реагенты, нетоксичные и неопасные, могут спасать от астмы, могут способствовать сохранению продуктов питания, могут гасить пожары на космических кораблях. В долгосрочном понимании действия фреонов могут вызывать очень неоднозначные последствия.
Можно привести массу таких примеров. Возьмите хотя бы проблему трансформаторных жидкостей, которые в течение последних 60 лет используются очень широко во всем мире. Оказалось, что эти полихлорированные бифенилы не разлагаются в окружающей среде.
Химическое образование, давая знания такого плана, как раз и помогает сформировать хотя бы группу людей, способных эти знания потом распространять, чтобы общество понимало важность долгосрочного мышления. Но, к сожалению, общество устроено таким образом (не только у нас, это – мировая проблема), что оно воспринимает химию отрицательно. Я этого понять не могу, я могу придумать этому правдоподобное объяснение.
Химия – наука сложная, очень
сложная. Современная химия – это сложнейшая
наука. Но она еще и очень дорогая наука. Сейчас
западный химик-экспериментатор обходится
государству в год (данные по США) в 3 млн долларов,
включая зарплату, оборудование, материалы и т. д.
Соответствующая сумма по нашей стране (не по
химии, а по всем научным учреждениям) –
10 тыс. рублей на одного ученого. Коллеги уже эту
проблему обсуждали, я же провела небольшое
цифровое сравнение.
Химики работают с приборами, где первичная информация – сложная, зашифрованная, ее надо объяснять, и, пока общество поймет, о чем химики говорят, пройдет очень много времени. Сейчас отставание понимания научных проблем между средним уровнем грамотности в обществе и уровнем лучших достижений науки – примерно лет 60. Сейчас обществу понятны открытия, которые были сделаны 60 лет назад. Однако количество новых знаний увеличивается очень быстро. В связи с этим проблема понимания новых знаний – одна из самых сложных проблем, возникающих в образовании, потому что средний уровень грамотности общества определяется все-таки школой. Не все люди получают высшее образование. И в голове у человека остаются те знания по химии, которые были заложены в школе. Если я училась в школе в 1960–1970-е гг., значит, я получила химические знания начала века. Сейчас совершенно другое время. Что делать, как этот разрыв ликвидировать?
Сейчас в школе по-прежнему преподают химию ХVIII, XIX, начала ХХ вв. То, что сейчас известно ученым, школьникам не дают, значит, когда эти люди выйдут в жизнь, они будут думать так, как будто мы живем еще в прошлом веке. Это очень серьезная проблема, и она во всем мире осознается. Поэтому создание новых учебников «Химия для жизни», а не «Химия против жизни» – это очень важный аспект работы и Менделеевского общества, и высших учебных заведений, и очень многих педагогов. Наука развивается быстро, а образование инерционно. Здесь есть противоречия.
Еще одна важная проблема, которую предстоит сегодня поднять, – средства массовой информации, научные знания, общественная реакция. Если мы считаем, что человек – часть окружающей природной среды, то, по моим представлениям, средства массовой информации (СМИ) – это самое большое катастрофическое природное явление. Я вам приведу такой пример. (Может быть, я выношу сор из избы, но это факт.)
Примерно 10 лет назад была
создана замечательная ВАКовская специальность
«охрана окружающей среды и рациональное
использование природных ресурсов». Мы по уровню
специалистов в этой области обошли весь мир, у
нас есть ведущие специалисты высшей категории,
которые очень хорошо работают. В то же самое
время средства массовой информации писали, что у
нас плохо с экологией, экология нарушена.
Создалось такое впечатление, что лица,
принимающие решения, прониклись этими
сведениями СМИ. У нас в стране теперь нет
специальности «охрана окружающей среды и
рациональное использование природных ресурсов».
Во всем мире есть, а у нас ее нет. Зато у нас есть
специальность «экология», по которой можно
защищать любые диссертации: в области
технических, географических, химических наук и т.
д. Хотя, с точки зрения специалистов, которые в
этой области работают, экология – это
биологическая наука, наука о живых организмах и
среде их обитания. Поэтому заставлять
экологический совет слушать диссертацию по
утилизации радиоактивных отходов каких-нибудь
больниц
г. Москвы – просто нелепо. Тут СМИ победили
ученых. Я сдаюсь и поздравляю СМИ – это их
большая победа.
Я могу привести массу других
примеров. К сожалению, часто так бывает, что
публикуются статьи, за которыми следует реакция
общественности, но она не соответствует научному
содержанию проблемы. Особенно много спекуляций
по озоновым дырам. Иногда читаешь статью, из
которой следует, что если в Москве кто-то принял
средство от астмы, то над Москвой должна
появиться озоновая дыра в течение
25 мин. Мне кажется, было бы хорошо, если бы наше
Российское химическое общество и вы, коллеги,
провели серию совместных обсуждений. Если бы
такие вопросы задавались ученым, ученые на них и
отвечали бы. Это важно, т. к. качество информации
– это очень существенная вещь. Общественность в
этом заинтересована; мы знаем, как реагируют и
школьные учителя, и домохозяйки, и шоферы на все
эти публикации. В тех вопросах, которые связаны с
устойчивым развитием, реакция общественности –
ключевая проблема. Эта та обратная связь, которая
заставляет организации и лиц, принимающих
решения, корректировать свое «поведение». Только
в этом случае система будет устойчива. А мы так
резко перешли от системы, где обратной связи
вообще не было, к системе, где все хаотично,
нерегулируемо и необоснованно, что это тоже
неустойчивая ситуация. Об устойчивом развитии в
такой ситуации говорить очень сложно. Вот о чем я
хотела сказать.
Вопрос. Каковы сейчас инвестиции в развитие химической отрасли промышленности?
Г.Ф.Терещенко. Поскольку речь идет о России, я расскажу, каким представляется мне уровень химической науки. Она у нас находится на очень приличном уровне, особенно в крупных научных центрах (Москва, Петербург, Новосибирск, Омск, Екатеринбург). Дело в том, что в фундаментальную науку вкладывать всегда выгодно, потому что вообще неизвестно, что будет, что родится в результате открытия. Практика это показывает.
Первое: давно ли мы с вами говорили о генной инженерии? Она еще несколько лет назад была предметом обсуждения в узком кругу ученых, обсуждались ее методы. За короткий период времени все перевернулось, и весь мир только об этом и говорит. Уже затронуты и законодательство, и нравственные проблемы. Все это очень близко касается химии, потому что генная инженерия – это дело биохимиков и биофизиков.
В области генной инженерии и у российских ученых есть значительные достижения. И если мы не дадим зачахнуть этому направлению, то нас ждут серьезные достижения в области трансгенных растений. Здесь важна нормативная база, нужно действительно защитить общество. Однако остановить процесс развития генной инженерии невозможно, его нужно регулировать; более того, мы без него просто не обойдемся. Вкладывать деньги в генную инженерию сегодня выгодно. Скоро мы узнаем, что и в России выращиваются сорта трансгенных растений.
Второе – это новые материалы. Россия занимает видное место в мире по новым материалам. Это касается и наших технологий. Фактически через несколько лет мы будем свидетелями резкого скачка, когда возникнут механизмы, процессоры на молекулярном уровне. Это будет нечто новое, совершенно новый мир будет рождаться на наших глазах.
Третье: у нас есть определенные достижения там, где мы долго «посыпали голову пеплом», считая, что в научном приборостроении мы совершенно ничего собой не представляем. Должен сказать, что в массовом научном приборостроении это так. Но на отдельных участках мы достигли очень больших высот и есть уже акционерные общества в этой области, в которые выгодно вкладывать деньги. Они очень быстро растут и конкурентоспособны в мире.
Четвертое: в лекарственных препаратах, если говорить в целом, мы отстали очень существенно. Тем не менее в отдельных направлениях производства таких препаратов есть очень интересные разработки, и (если вы имеете информацию) туда очень выгодно вкладывать деньги. Очень выгодно вкладывать деньги буквально в считанные проекты, которые пойдут в крупную промышленность – нефтеперерабатывающую и чисто химическую промышленность, где применяются новые катализаторы. Там вы тратите рубль, а получаете выгоду тысячи и тысячи рублей (опять же, если у вас есть информация).
Наши достижения прямо связаны с инвестициями в науку. Это очень выгодный бизнес в случае выигрыша, но и очень рискованный. Во-первых, дело в том, что нет достаточного информационного поля. Во-вторых, государство не успело выработать тех нормативных актов, которые защищают инвестора и производителя в случае неудачи. Государство должно выработать нормативную базу, сейчас оно только-только приступает к этому. Я надеюсь, что через годы мы получим нормальную нормативную базу. Это будет тот нормальный инвестиционный процесс, когда выгодно вкладывать, потому что через два-три года вы сможете получить сверхприбыль. Именно наука это позволяет сделать. Повторяю, что такие разработки есть. Наши ученые работают, получая во много раз меньше, чем ученые на Западе, но производят прекрасный интеллектуальный продукт.
Вопрос. Почему выпускников российских вузов охотно принимают в аспирантуру зарубежные университеты? Мы подготовили специалистов, а они «выхватывают» их у нас на более поздней стадии.
У нас ценятся суперновые специальности, а традиционные специальности никому не нужны.
П.Д.Саркисов. Первая часть вопроса связана с тем, почему наших студентов средних и высших курсов охотно берут зарубежные университеты. Тому есть объективная причина. Она заключается в том (я продолжу мысль Геннадия Федоровича), что у нас скудное финансирование и замечательные научные работы в отдельных видах. Действительно, наше высшее образование, по существу, находится на голодном пайке. Все наше образование получает сейчас из бюджета на свои цели примерно 25 млрд рублей. 25 млрд рублей – это 0,9 млрд (~1 млрд) долларов. Один миллиард долларов – это бюджет одного (более или менее известного) американского университета, например университета Нью-Йорка или Балтимора. Бюджет такого замечательного американского вуза, как Массачусетсский технологический институт, где готовят специалистов по современной ракетно-космической технологии, составляет 2 млрд долларов. Можете себе представить, что 550 высших учебных заведений Российской Федерации имеют бюджет, равный бюджету одного более или менее известного университета США. Несмотря на это, естественнонаучная подготовка в технических вузах России находится на очень высоком уровне. Преподавание фундаментальных дисциплин естественнонаучного цикла – математики, химии, физики – поставлено очень хорошо. Фактически наши студенты 3–4-го курсов очень легко вписываются в учебный процесс иностранных университетов. Это объективная причина отъезда наших выпускников. Это одна часть ответа на ваш вопрос.
Почему их берут? Дело в том, что в Америке нет такого интереса к науке, как в России. Если проанализировать, кто учится в американской аспирантуре (или, как говорят в США, докторантуре), то на любой кафедре найдете очень много выходцев из Азии – китайцев, малазийцев и т. д., много латиноамериканцев и представителей европейских, особенно восточно-европейских народов, а сами американцы составляют только 10–15% от общего числа американских докторантов. Таким образом, стремление к науке у американской молодежи совсем не так сильно выражено, как, например, у российской. Кроме того, переток выпускников российских вузов связан и с тем, что там россиянам хорошо работать. Часть из них хочет закрепиться или даже остаться там, чтобы работать, часть – просто хочет защитить диссертацию, т. е. мотивация учебы в США и других индустриально развитых странах у российских студентов высока.
Она тоже связана с объективными причинами. В прессе мы читаем о том, что молодые остаются работать за границей из-за денег. Это частичная правда, не полная. Когда встречаешься с выпускниками, которые работают в американских вузах (а у нас многие работают там), и задаешь им вопрос: «Почему ты не возвращаешься к себе на родину, в Москву, в МГУ, в Баумановку, Менделеевку?» – не все это объясняют необходимостью нормально зарабатывать, хотя это важный вопрос. Прежде всего они объясняют свою позицию плохим оснащением наших вузов. Молодые люди в американских вузах могут реализовать себя через приборную базу, о чем говорил Геннадий Федорович. В индустриально развитых странах все научные подразделения укомплектованы очень современными научными приборами, а сейчас без приборов нельзя сделать хорошую работу. Именно отсутствие хорошей приборной базы удерживает многих выпускников от возвращения в Россию. Я вообще уверен в том, что если бы у нас была хорошая приборная база, то более половины тех, кто уехал, вернулась бы на родину и продолжала бы здесь работать.
Вот, наверное, те причины, по которым иностранные вузы охотно берут выпускников российских вузов. Хорошая подготовка, стремление хорошо работать, стремление добиться результатов – разве это плохо для других стран?
Вопрос. Но мы же оплатили стоимость подготовки специалистов в России. С какой стати мы должны «поставлять» их бесплатно? Даже хоккеистов и тех берут, оплачивая договоры.
П.Д.Саркисов. Мы же – свободная страна. Почему же мы не должны предоставлять молодежи выбор?
Голос из зала. За плату! С этим пора кончать.
П.Д.Саркисов. Да, это нас больно бьет, но решить эту проблему административно... нельзя.
Голос из зала. Раньше было распределение.
П.Д.Саркисов. Да, раньше нужно было отработать, а теперь этого нет.
Голос из зала. Дарим американцам специалистов, а они и так живут неплохо.
П.Д.Саркисов. Что касается новых и старых специальностей, то проблема есть. Мне трудно говорить за Бауманский университет, но, возможно, это и увлечение новыми технологиями – компьютерно-информационными системами. Подзабывают наши научные школы.
Вопрос. Вопрос касается образования. Наталья Павловна сказала, что химия – наука сложная и дорогая, но почему она находится в неравноправном положении по сравнению с другими естественными науками – физикой, биологией, географией? Начнем с того, что в средней школе химия изучается с 8-го класса. Все остальные – с 5-го, 6-го, 7-го. В связи с предстоящим переходом на 12-летнее обучение, как вы считаете, нужно ли химию «уравнять в правах» с другими дисциплинами, т. е. начать ее преподавание, как географии и биологии, в более ранних классах, поскольку это сложная наука? И как вы вообще относитесь к переходу на 12-летнее обучение?
П.Д.Саркисов. Я являюсь председателем общественного совета по естественнонаучным предметам Минобразования в период реформирования средней школы. Я – один из разработчиков концепции преподавания естественнонаучных предметов (физика, химия и биология). В этой концепции, в том виде, в каком она представлена (она будет утверждена в скором времени), существует «равноправие» между физикой, биологией и химией. Все предметы начинаются с 1-го класса. Первые четыре класса – курс «Окружающий мир». Потом 5-й и 6-й классы – курс «Естествознание», в котором в равной степени представлены химия, физика и биология. С 7-го класса начинаются отдельные предметы: физика, химия и биология. По часам все равноправно: сначала 2 ч в неделю, потом 4 ч, затем 6 ч в неделю. Это почасовое равноправие свидетельствует о юридически равном подходе. То, о чем вы говорите, было раньше. Сейчас в новой концепции этого нет. Заключительная школа (11-е и 12-е классы) подразделяется на школы трех типов: гуманитарная, общая и специализированная школы. В гуманитарной школе в неделю будет по 2 ч химии, физики, математики. В общей (общетехнической) школе будет по 4 ч этих предметов в неделю. В специализированной школе (по профилю) будет по 6 ч в неделю. Школьник после 10-го класса, определяя свой дальнейший путь (где он получит образование), может выбрать либо гуманитарную, либо общетехническую, либо специализированную школу. Таким образом, здесь баланс выровнен. Это ответ на вопрос, ущемлена ли химия. Нет, сегодня не ущемлена.
Теперь, что касается вопроса о переходе на 12-летнее обучение. Мы хотим интегрироваться в общемировое образование. Весь мир, все страны, во всяком случае индустриально развитые, учатся по 12-летней системе. Отдельные государства уже перешли на 13-летнюю систему образования. Поэтому я считаю, что мировая интеграция в образовании должна нас заставить перейти на 12-летнюю школу, тем более что сейчас в школу будут принимать с 6–6,5 лет. Первый класс будет начинаться раньше, а кончаться он будет на полгода позже, чем сейчас. Это позволит рассредоточить знания на период, несколько больший, чтобы не было перегрузки ребенка. На этом, кстати, настаивают медицинские работники, которые считают, что многие болезни школьников связаны с перегрузкой – физической и умственной. Я в принципе поддерживаю 12-летнее обучение. Сейчас, например, когда наши выпускники школ едут в Англию учиться, английские университеты придумали даже нулевой класс – специально для россиян, потому что им немножечко не хватает знаний. Поэтому я сторонник 12-летней школы.
Вопрос. А как вы относитесь к тому, что у нас в стране кризис и бедным родителям, в прямом смысле бедным, придется еще два года содержать своего ребенка?
П.Д.Саркисов. Мы должны думать о будущем. Образование – тот фундамент, на котором строится все, поэтому здесь не надо экономить. Страна должна развиваться. Мы должны выделять больше бюджетных средств. Я считаю, что образование – это главное, что решает задачи страны, поэтому здесь не нужно экономить.
Возвращусь к вопросу о 12-летнем обучении. Школа подразделяется на три этапа: начальная, средняя и полная школа. Все кончают 10 классов в равных условиях, одинаковое количество предметов, одинаковые часы... Когда А.С.Пушкина спросили, почему он добился таких успехов именно в поэзии, поэт ответил, что у него фантазии не хватило, чтобы стать математиком. Каждый человек выбирает себе путь в соответствии со своими умственными способностями. Например, с 5-го по 10-й класс вы увлеклись литературой, филологией или географией. Вы думаете, что будете обучаться в гуманитарной школе. Другой выбрал физику, математику и химию.
Сегодня какая ситуация? Школьники приходят в вузы, но они не подготовлены к овладеванию теми знаниями, которые даются на 1–2-м курсах вуза. Они вынуждены, еще учась в школе, прибегать к репетиторству, дополнительным занятиям. Все это наносит ущерб их здоровью. Почему же не подготовить ученика 11–12-го класса к учебе в химическом (физическом, математическом) вузе? Ему еще в школе будут давать все предметы, но химии, физики, математики будут давать больше, чтобы он хорошо «вписался» в 1-й курс высшего учебного заведения. Вот какая идея заложена в концепции.
Окончание пресс-конференции, дискуссия.